Нас, конечно, свёл случай. Тогда ещё была зима — глухое время, когда, едва начинало смеркаться, люди за считанные минуты разбредались по домам, словно мотыльки, стремящиеся к свету. В целом, в тот год ходить вечером по улицам было здорово: можно было слышать скрип снега, если его не заглушали более громкие, гулкие звуки, сопровождавшие приземление снарядов.
Мы сидели в аудитории, где так же, как и на улице, было пусто, если не брать в расчёт нас и маленькую светящуюся ёлочку. Где-то в воздухе уже витал дух праздника, а мы старались привлечь этот дух к нашей аудитории: включив гирлянду, бесстыдно тратя киловатты, мы вырезали снежинки, чтобы потом приклеить их к оконным стёклам.
Преподавателя истории (а именно им является мой герой) легко можно отличить от любого другого — у него с собой всегда много книг о Древнем мире, об истории культуры, о Родине — все разные, собирательным понятием названные просто «история». Мой герой по этой части был истинным рекордсменом: он приносил с собой методички и учебники, клал в ящик стола, забывал об этом и приносил на следующий день новые. В тот раз у него было много тоненьких брошюрок, свежеотпечатанный учебник истории России, только-только из гуманитарного конвоя, и учебник истории Украины, по иронии судьбы насквозь, через все триста с лишним страниц, прошитый осколком. Я размышляла, как это могло произойти, подолгу глядя на «розочку» из развороченных листов. Оказалось, осколок попал прямо в квартиру, застряв в книжной полке. Было нетрудно представить, сколько ещё «историй» искалечил этот кусочек металла, однако уточнять я не решилась — слишком уж дороги эти «истории» были моему учителю.
Мы вырезали снежинки и разговаривали о всяком. Удивительно, но даже о Северной войне приятнее болтать в поздний внеурочный час, когда кругом тишина, которую может нарушить разве что шорох бумажных листов. Говорить было легко, несмотря на разделявшую нас пропасть в знаниях, но вдруг наш диалог оказался прерван звонком телефона. Учитель поднял трубку, и стало ясно, что ему позвонила жена: они обсудили вначале ужин, потом выходные, а потом — кошку. Следует сказать, что в нашем учебном заведении о кошке историка ходили целые легенды: поговаривали, что он ловит для неё рыбу в Кальмиусе, даже в будние дни и даже зимой; да и сам учитель не раз упоминал о кошке с теплотой. Он попрощался с женой и, спустя несколько секунд, повернул ко мне светящийся экран. На нём была фотография существа, плохо принимаемого в местных широтах, — белого кота породы петербуржский сфинкс, который грелся, прижавшись к меху пушистой беспородной кошки. Эти двое, которые делили теперь между собой кальмиусскую рыбу, как выяснилось, стали друзьями недавно. Белый сфинкс был найден где-то в районе Боссе. Он лишился дома, который, видимо, был уничтожен; он лишился хозяев, которые при наилучшем раскладе, должно быть, уехали; он замерзал около скамейки, и шансов выжить у него оставалось всё меньше. Наш историк был одним из представителей местных широт, которым непушистые кошки не особо-то по душе, однако несчастное живое существо должно было быть спасено. Так и случилось.
Первая же кошка была заведена для того, чтобы на одного жителя в опустевшем доме стало больше. Приобретение питомца кем-то одним в тот год становилось событием для целого микрорайона. Кошка была нужна: она тревожилась вместе с хозяевами, радовалась их приходу, но, что самое главное, кошка мяукала и урчала, а эти звуки были совершенно необходимы, чтобы разряжать наэлектризованный молчанием воздух.
История о кошках вышла в духе трагикомедии: сначала животное спасло человека от помешательства, а затем человек спас животное от гибели.
Мы, наконец, вырезали по последней снежинке и сложили их в стопку на подоконнике — чтобы завтра с утра вся группа могла поучаствовать в украшении окон, ведь, пусть мы и считали себя взрослыми, вешать снежинки на окна было приятно.
С учителем мы шли до остановки вместе. Молча, слушая, как скрипит снег под подошвами, вдыхая морозный воздух. На улице, как и следовало ожидать, людей не было. Только предпоследний автобус прокатился по направлению «в город», и звуки совсем стихли.
Мы попрощались у дверей последнего автобуса, и я направилась домой пешком, ведь последний автобус по направлению «из города» я уже пропустила. Идти предстояло недолго — около пяти кварталов — но мороз пощипывал щёки и нос, и вскоре холодно стало даже дышать. Продуктовый магазин в это время стал средоточием всего хорошего, что было в мире: его витрины светились, внутри работал обогреватель, рядом с которым грелись продавщицы, обсуждая сериал. Когда ходить вокруг прилавков, ничего не покупая, стало неловко, я стала приглядываться к дешёвому печенью. А за прилавком доедал жирного бычка худой рыжий котёнок.
Из магазина я вышла-таки не с пустыми руками: укутанное в шарф, взлохмаченное существо направлялось вместе со мной в микрорайон, где его появление тоже обязательно станет событием — маленькой предновогодней радостью. Одной из таких, которая внушает веру в светлое будущее и само становится началом радости большой.
София Познышева
Добавить комментарий